В целом надо сказать, что встреча в Гласборо проходила в благожелательной атмосфере. Джонсон хорошо играл роль хозяина. Косыгин сообщил в Политбюро, что „Джонсон и его окружение держались дружественно, оказывали нам всяческое внимание и старались показать, что они ищут решения важнейших вопросов".
В заключение Джонсон заявил, что он придает очень большое значение состоявшимся беседам и хотел бы, чтобы такого рода обмены мнениями вошли в практику советско-американских отношений и проводились бы по крайней мере один раз в год. Косыгин согласился, что встречи на высшем уровне действительно полезны.
Отсутствие конкретных результатов на встрече в Гласборо объяснялось объективными причинами: не было в тот момент реальной возможности „прорыва" на каком-либо важном направлении. Но сказывалось также, очевидно, и отсутствие у Косыгина достаточных полномочий от Политбюро, чтобы он мог вести масштабный и продуктивный разговор. Надо помнить, что это была единственная советско-американская встреча на высшем уровне, в которой не участвовал Генеральный секретарь ЦК КПСС. А Брежнев не очень-то хотел способствовать личному успеху Косыгина.
Примерно через месяц после встречи в Гласборо Раск от имени Джонсона спросил, было ли доведено до сведения ДРВ предложение, сделанное Джонсоном во время недавних встреч с Косыгиным, и была ли получена какая-либо официальная реакция из Ханоя. Ответ из Москвы гласил: просьба президента была выполнена, но в условиях продолжающегося расширения военных действий США во Вьетнаме вьетнамская сторона лишена возможности положительно реагировать на это обращение правительства США.
В это время в Вашингтоне стали распространяться слухи о том, что ввиду непримиримости ДРВ и с учетом приближающейся предвыборной кампании раздраженный Джонсон может пойти на применение во Вьетнаме „чрезвычайных военных мер".
Я решил переговорить об этом с Гарриманом. Он заявил, что правительство США по-прежнему готово к переговорам с ДРВ, но пока другая сторона не согласна с этим, Вашингтон будет продолжать усиливать военный нажим. Вместе с тем, подчеркнул он, президент „абсолютно исключает" применение тактического ядерного оружия, а также вторжение на территорию ДРВ.
С таким же вопросом обращался французский посол Люсе к своему давнему другу генералу Уиллеру, возглавлявшему Комитет начальников штабов. (Люсе сделал это в связи с запросом об этом из Парижа.) Посол поинтересовался у генерала, действительно ли Вашингтон планирует использовать во Вьетнаме ядерное оружие, как об этом пишут в прессе. Уиллер ответил, что „таких намерений нет", но что Белый дом и военное командование США полны решимости „как следует показать Ханою" и „не собираются капитулировать".
В середине сентября было опубликовано официальное сообщение о намерении правительства США приступить к частичному развертыванию ПРО.
Раск дал мне следующее объяснение такому их шагу: во-первых, речь идет об ограниченной системе ПРО, рассчитанной на нейтрализацию угрозы со стороны КНР, но не могущей играть значительную роль в плане взаимосдерживания ядерных сил СССР и США; во-вторых, нажим со стороны конгресса и республиканской оппозиции, обвиняющих Джонсона „в бездействии"; в-третьих, отсутствие какой-либо советской реакции на их предложение начать официальный обмен мнениями по этому вопросу.
Москва в ответ лишь ускорила строительство систем ПРО вокруг Москвы и Таллинна вместо того, чтобы попытаться договориться с Вашингтоном о взаимном отказе строить такие системы.
Потребовалось несколько лет, чтобы уже при следующей администрации приступить к таким переговорам, оказавшимся весьма трудным. Я лично убежден, что с Джонсоном по этому вопросу можно было договориться, особенно в период, когда он еще не заявил о своем решении не баллотироваться в президенты.
Вашингтонская дипломатия и Ближний Восток
Тем временем продолжался интенсивный обмен мнениями с США по ближневосточному урегулированию. Беседа с Раском (19 октября) достаточно наглядно показала, что Вашингтон ужесточает свою позицию в вопросе о Ближнем Востоке, отходит от собственных предложений, выдвинутых в период чрезвычайной сессии Генеральной Ассамблеи и вообще не торопится с решением этого вопроса, стремясь „выжать" из арабских стран максимум уступок.
Я обратил внимание Раска на двусмысленное поведение постоянного представителя США Голдберга. Последний в ходе конфиденциальных консультаций с нами после чрезвычайной сессии официально предложил мне компромиссную формулировку. Однако затем, через месяц, когда мы после сложной работы с арабами заявили о готовности принять этот компромисс, он стал утверждать, что вообще не предлагал такой формулировки и что мы его „неправильно поняли". Тогда Раску был предъявлен случайно сохранившийся у меня лист бумаги, на котором Голдберг собственноручно написал текст такой формулировки. Раск признал руку Голдберга, но последний утверждал, что он „не помнит, когда он это мог написать". Тем не менее, Раск не согласился внести в Совет Безопасности проект резолюции, составленный в точном соответствии с теми пунктами, которые были переданы нам Голдбергом от имени правительства США.
Тогда в Москве решили перевести диалог на более высокий уровень. По поручению советского руководства я встретился 21 октября с президентом Джонсоном и вручил ему послание Косыгина по ближневосточному вопросу.
Джонсон заметил, что он несколько озадачен тем местом послания, где говорилось, что американская сторона после начала текущей сессии Генеральной Ассамблеи не только не пошла вперед в поисках политического урегулирования по Ближнему Востоку, но что у нее появилось какое-то иное отношение даже к собственным предложениям, выдвинутым США в ходе сессии (подразумевался инцидент с Голдбергом). „Тут, видимо, какое-то недоразумение", — заметил Джонсон.
Присутствовавший на беседе Раск попытался подправить президента, давая свою версию событиям. Он явно старался увести Джонсона от прямого ответа на вопрос, поставленный в конце послания Косыгина: „Готов ли президент на совместные усилия на базе компромисса, предложенного в начале сессии самой же американской стороной?"
В результате беседа с президентом осталась незавершенной и закончилась лишь договоренностью продолжить конфиденциальный обмен мнениями.
Президент старался держаться дружелюбно, показывал фото своего новорожденного внука, говорил о предстоящей свадьбе своей старшей дочери и о других семейных делах. Каких-либо резких или неодобрительных реплик по поводу нашей интерпретации событий он не сделал. Не ясно было, однако, осознает ли он сам, что американская дипломатия действительно сделала шаг назад.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
